Ангелина Стречина об отдыхе в шоу «ОК на связи!»: «Скорее я хочу перестать сниматься, сниматься, чтобы набраться энергии для новых картин»

Ангелина Стречина откровенно рассказала о себе.

Актриса Ангелина Стречина стала гостьей шоу «ОК на связи!» в социальной сети Одноклассники. В интервью она рассказала о поддержке от мужа — актера Илья Малакова — об отдыхе и отношении к хейтерам, а также о ролях в фильме «Любовь Советского союза» и спектакле «Пигмалион».

Запись эфира доступна в официальной группе «ОК на связи!» в Одноклассниках.

Расшифровка ярких моментов эфира:

Об отдыхе:

— Перечисляя все эти проекты [«Сестры», «Пищеблок», «Триггер», «Мистер Нокаут»] мы наткнулись на то, что ты как будто бы сказала, что «Я заканчиваю это марафон двухлетний» и как будто бы какую-то паузу хочешь сделать в актерской карьере. Или что-то мы не так тебя поняли?

— Скорее, я хочу остановиться в том, чтобы сниматься, сниматься, сниматься и набраться новой энергии, новых сил, чтобы войти в новые картины с новыми силами и с новой энергией.

— Ты реально эти 24 месяца жила без отпуска?

— Не совсем так. У меня было два отпуска по неделе. Но это были те два отпуска, когда ты приезжаешь, ты на море, но в этот момент у тебя рядом сценарий, который надо разобрать, прочесть, подготовить и идти дальше. И вроде бы ты на море, а вроде бы ты немножко продолжаешь работать.

<...> Для меня было показательным то, что я рисую, а у меня картина два года стоит просто недорисованная. И я думаю: «По-моему, что-то я делаю не так». Я люблю свою профессию — по-моему, она потрясающая. Но когда ты не живешь жизнь, тебе нечего принести в кадр. И это очень ощущается, на мой взгляд.

— Что для тебя отдых?

— <...> Раньше я давала интервью, когда мне было лет 20, 22. Говорила: «Ой, отдых — это смена деятельности, это английский, музыка, танцы». Когда тебе 28, я поняла, что отдых — это когда у меня глаженая подушечка, глаженое постельное белье, глаженое одеялко и телефон на авиарежиме, и всё.

О взаимоотношениях с мужем:

— Твой муж — актер. Разговариваете ли вы о работе дома?

— Да. Это потрясающе. Многие люди говорят, что это ужасно: «Ну, как можно говорить о работе дома?». То есть весь день на работе, дома о работе. Но когда твой муж тебя понимает… Я прихожу и говорю: «Вот режиссер мне сказал вот вот это, вот это, вот это, вот это, вот это…». И он все понимает, о чем я говорю. Говорит: «Вот здесь он не прав». Он такой: «Да как он мог тебе сказать». «А что ты сыграла?», — [спрашивает]. Я говорю: «Я сыграла вот так». [Он]: «А как могла?». [Я]: «А могла вот так сыграть».

— То есть вы просто сидите там и токсично обсуждаете коллег?

— У нас есть такой момент. Ну, ладно, расскажу. Только наши друзья знают. Когда мы приходим домой, начинаем кого-то обсуждать, у нас есть такая штука — мы такие «О-оу, Клуб веселых крыс». <...> В том плане, что мы обсуждаем.

— А вот это вот обсуждение — это как борьба со стрессом на съемочной площадке или это просто для того чтобы избавиться от браза — ведь есть образ, в котором ты работаешь, а есть человек, которым ты являешься?

— Да, очень правильный вопрос. Это разные люди. То есть я и образ, который я играю, это два разных человека… То есть где-то мы совпадаем, где-то мы не совпадаем. И из-за этого очень трудно, когда ты 12 часов делаешь вид, что ты кто-то, приходишь домой и думаешь: «Нет, ну я же не этот человек, это очень сложно». И вот да, он мне очень помогает. Именно то, что мы это всё вместе убираем.

— А как в такой семье сохранять баланс? Потому что вы же дико заняты, вы разъезжаетесь. Это же сложно.

— Это сложно, но это безумно интересно. Раньше я расстраивалась, что мы не видимся — можем месяц, два, три, четыре. То есть не видеться. А потом оказывается, что так здорово — мы три года вместе и мы постоянно скучаем.

— По поводу «Сестер». Твоя героиня оказалась достаточно ревнивой. А в жизни ты ревнивая? Муж — актер, ты тоже актриса. На вас же там люди смотрят.

— И не только смотрят. Еще и трогают, обнимают, целуют в кадре.

— Как вы к этому относитесь внутри своей уютной актерской семьи?

— Честно, мы говорим. Мы очень много разговариваем, все время разговариваем, потому что иначе я не представляю, как это можно. Потому что мы выбрали друг друга. Мы оба понимаем, что каждый из себя представляет, мы уважаем выбор друг друга и как бы надо говорить, да.

Мне часто неловко. Именно когда у Ильи какие-то сцены. Вот у нас есть подруга общая, актриса. И у них там любовная линия. Мне тяжело. Но я зато сразу говорю: «Мне тяжело». Я говорю: «Мне неприятно, мне некомфортно». И мы сразу это обсуждаем — а еще лучше и подключить этого человека, чтобы мы все всё обсудили, и всё спокойно и легко. Такая профессия.

— Как по-другому сейчас открывается профессия, когда твой муж, твой партнер, твой спутник по жизни вынужден, по воле своей профессии, трогать, обнимать и целовать других женщин.

— Но если он это будет делать плохо, это же плохо.

У нас наоборот был случай. Мы работали в картине, где были сложные очень обстоятельства, и я играла сцену. Мы в кровати, там что-то друг друга целуем, о чем-то говорим. И пришел мой муж на площадку, мне нужна была его поддержка в целом. Он приходит.

Оказывается, он видел этот дубль, где у меня сцена с другим молодым человеком. И он ко мне подходит и говорит: «Все хорошо, но почему ты его как брата целуешь?». <...> Он говорит: «Нет, ну, прости, я видел кадр». И я такая думаю: «Окей, я тебя поняла». И пошла работать, переключилась. Ну, а как?

Мне же важно, чтобы он в кадре был классным, чтобы я верила. И ему также важно.

О главной роли в фильме «Любовь Советского Союза»:

— О фильме «Любовь Советского Союза». Расскажи, какой период Советского союза вы показываете в этой картине?

— В основном, это период Великой Отечественной и Второй мировой войны.

— Как ты готовилась? Что-то читала, кого-то слушала, перенимала — опять же, мода какая. Кого ты играешь, в конце концов?

— Я играю Галину Коврову. Прототип советских актрис. В основном, это прототип Валентины Серовой, но не под копирку. И как готовилась: на самом деле, очень секретным образом ко мне в руки попал материал — досье, какие-то записи про Валентину Серову. Не скажу откуда, но он у меня есть.

И я читала эти материалы. Помимо этого, конечно же, читала дневники людей того времени, потому что важно понимать, почему человек поступал именно так, чего они боялись, чего могли сказать, чего не могли сказать. И это все есть в дневниках. Фильмы смотрела, естественно, потому что надо же понимать.

Но с другой стороны мы, когда начали съемки, мне Дмитрий Владимирович Иосифов говорит: «Мы не можем играть немножечко в той советской манере». Потому что мы живем в другое время, у нас другой темпоритм, мы быстрее, мы быстрее все схватываем, мы резче на все реагируем. То есть мы не можем играть в том ритме, темпе — не суть, как в то время, но надо было как-то это соединить. Вот фильмы, да, смотрела.

— А как выглядит подготовка: вот тебе сценарий, а вот тебе материалы, по которым надо готовиться.

— Не совсем так. Обычно как: вот тебе сценарий. И все. И там уже ты начинаешь что-то искать. Но в случае с Дмитрием Владимировичем я просто задала вопрос, я говорю: «А что...?». Он просто мне говорит: «Вот это посмотри, вот это». Ну, и еще мне материал в руки попал — не могу сказать, от кого. Настоящий, да. И это тоже было очень хорошо.

Об отношении к хейтерам:

— Как ты относишься к хейтерам?

— Я их не люблю. Очень сильно.

— А много у тебя их?

— Да. К сожалению. И их чисткой занимается мой брат. Ну, потому что в один момент я столкнулась прям с такой волной, что я плакала по этому поводу. И я поняла, что это не стоит моих слез и нервов. И мой брат чистит это все, чтобы я не увидела.

— Встречалась ли ты в бытовом плане в каком-то, что говорили: «А, это вот вы, фу» или это все происходит только с закрытых аккаунтов в каких-то соцсетях?

— Только за глаза. Причем в жизни почему-то люди боятся мне это сказать. Ну, может быть, потому что я отвечу. Потому что если вот так [в лицо], наверное, сказать, я найду, что ответить. Я так думаю. Поэтому всё за глаза.

<...> Меня негатив разрушает. И если кто-то может на этом продолжить работать, то меня это просто дестабилизирует максимально. Поэтому, как сказала моя подруга Настя Уколова: «Не читай комментарии».

— А брат сам вызвался или ты его наняла, как в фильме «Телохранитель»: он у тебя такой на страже интернет-спокойствия стоит?

— Как-то это всё вместе. Возможно, я жаловалась.

О театральной карьере:

— Помимо кинокарьеры, у тебя еще и театральная карьера бьет ключом. Не так давно в Театре сатиры состоялась премьера «Пигмалиона». Как тебе?

— Это было сложно. Но, наверное, стоит сказать, что я безумно хотела работать в театре, служить в театре.

— И у тебя, на секундочку, главная роль. Это не просто ты выходной какой-то персонаж. На тебе держится спектакль.

— И на Сергее Чонишвили. Я очень хотела, да, работать. То есть прям прочувствовать всю эту историю театра. И мне повезло, меня пригласили играть Элизу Дулиттл. Но надо сказать, что я мечтала об этой роли.

Моя любимая актриса — Одри Хепберн. И я обожаю фильм «Моя прекрасная леди», где она играет Элизу Дулиттл. И когда мне сказали — я просто за столом прям такая: «Ааааа, боже мой, это моя мечта». Но я не думала, что мы будем делать совсем другую интерпретацию, нежели в мюзикле. И для меня это было сложно. Очень сложно. Сколько я плакала, [потому что] не получалось.

Потому что я не понимала. Я привыкла в кино, что ты пробуешь, пробуешь, пробуешь. Ну, времени мало, сделать надо. И ты просто — так, так, так, так, вариант, вариант, вариант, вариант — и к чему-то вы приходите и дальше идете снимать. То есть нет времени на огромный поиск.

А в театре ты ищешь, ищешь, ищешь, ищешь. А у тебя не получается, не получается не получается — и так полгода. И было очень тяжело. Я помню, как в момент в какой-то я такая: «Всё, у меня ничего не получается». Я прихожу, начинаю маяться дурью, и режиссер такой: «Да, да — это то, что надо».

<...> Возможно, надо сто раз пойти не туда, чтобы на сто первый у тебя получилось.

— Волнение. Как ты с ним боролась, когда оно было сильнее — когда ты готовилась или за 15 минут до выхода на сцену?

— Мне всегда очень страшно. Я захожу в театр, я начинаю одеваться — мне уже страшно. Я даже вспоминаю — у меня сейчас мокрые ладошки от этого.

А когда ты стоишь за кулисами и слышишь, как собирается зал — это очень страшно. Потому что ты слышишь, как они все шепчутся, шепчутся. И ты думаешь: «Сейчас начнется, сейчас начнется, и они будут все смотреть, и тебе надо все сделать, чтобы они поняли, чтобы им понравилось. А вдруг что-то пойдет… [не так]». И начинается, начинается… А тут уже раскрываются кулисы. Ты думаешь: «Ну, все, надо идти». Мне страшно безумно каждый раз.

— Сравнима ли премьера фильма — когда вы долго-долго снимали его, и уже потом постпродакшн, и вы с премьерным показом выходите, и в финале аплодисменты — вот с театральными аплодисментами?

— Нет. Потому что кино когда ты видишь, ты видишь в первый раз — то, что сделал режиссер, монтажер, продюсер, то есть вся эта огромная команда сделала и ты посмотрел. А все-таки в театре все зависит от того, как ты поработал. Если ты просадил спектакль, ты будешь по аплодисментам слышать. Обычно это не так. Ты просадил, допустим, спектакль, он заканчивается, в зале начинает набираться свет и уже народ уходит. Ты так: «Ладно. Сегодня не пошло».