Как поменял страну расстрел Белого дома 25 лет назад
Как поменял страну расстрел Белого дома 25 лет назад
М. Делягин:
- С вами Михаил Делягин. Наша страна переживает один из самых страшных юбилеев своей послевоенной истории. 25 лет назад, 4 октября 1993 года, был расстрелян из танковых орудий парламент, как тогда называли его – Дом Советов. Чтобы не произносить страшное для либералов демократическое слово «Советы», его переименовали в Белый дом. И это была чудовищная трагедия. Прежде всего это была трагедия человеческая. Потому что сейчас уже понятно, что все разговоры и официальные заявления о 152-157 погибших это была заведомая неправда. По самым консервативным оценкам, погибло более 900 человек. Может быть, погибло даже больше. Это была чудовищная жестокость. Это был шок, который испытала вся страна. Потому что тогда действительно очень многие люди верили в демократию. Очень многие люди верили, что мы строим правовое государство, и то чудовищное разрушение экономики, которое начал Горбачев, усугубили либеральные реформаторы Ельцина, все эти Гайдары и Чубайсы, это просто плата за свободу, которую нужно заплатить, нужно перетерпеть. И вот тогда все будет нормально и хорошо. И люди увидели эту свободу, когда их убивают. Или таких же как они убивают. Это был страшный шок, после которого огромное количество людей рассталось с надеждой на то, что в России можно жить по-человечески.
И это было так демонстративно и так цинично не только от беспомощности власти. Потому что власть, действительно, была беспомощной. Белый дом расстреливали экипажи не регулярные, не армейские, а их расстреливали, насколько я могу судить, офицеры, набранные по контракту, то есть просто за деньги. И потом эти экипажи были сознательно сожжены в огне войны в Чечне. Может быть, им кто-то мстил за это. Но скорее всего, просто чтобы не осталось людей, которые могли рассказать, как это было.
Надо сказать, что это был случай тупикового политического кризиса. Безусловно, была расстреляна демократия. Безусловно, закон был на стороне защитников Дома Советов. Это уже давно не вызывает никаких сомнений не только у правоведов, но и у самых обычных людей. Была конституция, страна жила по конституции. В основе этой конституции лежала еще советская конституция РСФСР 1978 года, основанная на брежневской конституции 1977 года. Но эту конституцию очень сильно добавляли кусочно-разрывным методом и в последние годы Советского Союза, и после краха Советского Союза. Так что это была уже не однозначно брежневская конституция, это был такой микст. Но самое главное, что она предусматривала, она предусматривала сильный парламент. Она предусматривала парламент, который был не просто местом для дискуссий. Она предусматривала парламент, который действительно принимал решения. Этот парламент выражал интересы общества. Таким, каким оно было на этот момент.
Ведь смысл демократии заключается именно в народовластии. Это не власть демократов, как нам пытаются объяснить уже все тридцать лет национального предательства. Демократия – это власть народа, какой он есть, со всеми его недостатками, со всеми его, может быть, даже пороками, со всеми его заблуждениями. И почему хороший политик должен уметь говорить? Потому что в условиях демократии он должен уметь объяснить народу, когда этот народ оказывается не прав, и переубедить народ. В этом смысл демократии.
Но если политик проводит такую политику, что ее нельзя не то что объяснить людям, а ее даже нельзя упомянуть ночью под одеялом, тогда парламент приходится расстреливать, чтобы не мешался. Именно это у нас и произошло. Либеральные реформы были абсолютно людоедскими, президент Путин, хоть и в крайне вежливой, свойственной ему сдержанной форме упомянул о том, что демографические последствия либеральных реформ 90-х годов были вполне сопоставимы с демографическими последствиями гитлеровского нашествия. В этой отношении Гайдар и Гитлер не просто фамилии, которые начинаются на одну букву. У меня такое ощущение, что это люди, которые относились к нам примерно одинаково – как к расходному материалу, который не имеет к ним никакого отношения.
Один из апокрифов, связанных с Гайдаром, в какой-то дальней поездке его спросили: а вот если бы ваша мама жила так, как живем мы, если бы она жила в таких условиях, в которые вы окунули нас, что бы вы сказали? И Гайдар очень искренне удивился: а при чем здесь моя мама? Он не мог понять, что то, что он творит со страной, может иметь отношение к его семье. Потому что в целом либералы относятся к себе одним способом. Недаром все эти шутки про рукопожатных общечеловеков с хорошими лицами. Это выражение их мироощущения, что есть мы – прекрасные, которые делают с этой страной что хотят и превращают ее в место для извлечения прибыли. А есть все остальные, из которых, биомасса, генетический мусор, как про нас говорят, из которых эта прибыль извлекается.
25 лет назад расстреляли нас. Расстреляли тех, кого считают генетическим мусором. До сих пор считают. Не стесняются это говорить. Правда, в основном украинские эксперты, но по тому, как яростно их защищают российские либералы, видно, что они полностью с ними согласны. 25 лет назад нас расстреляли. Я был тогда на другой стороне, сразу говорю. Мне было 25 лет, я был на госслужбе уже три года. Я надеялся, что мы будем строить новый мир. Хотя в 1990 году я уже видел, какой это будет мир. У меня была работа – в том числе ходить на митинги. Я ходил на митинги и плакал, потому что я видел обманутых людей. Я понимал, что эти люди будут обмануты. Я не очень понимал механизм этого обмана. Я не верил в цинизм либеральной власти, которая тогда ломилась. Но я видел, что то, на что надеются все эти люди, которые детей несут на своих плечах, это невозможно при этом власти, при той власти, которую они продвигают вперед. Меня даже пару раз спрашивали: парень, что ты плачешь? Я не очень слезливый человек, я еще после армии тогда был, так что я был совсем не сентиментальный. Но видя эти огромные массы людей, которые верили в то, что было несбыточно, и я чувствовал, что это несбыточно, я просто ходил и плакал.
Но трагедия заключается в том, что трагедия обоюдная. С одной стороны, люди, которые хотели просто воровать, просто разорвать страну, расстреляли тех, кто представлял интересы народа. С другой стороны, мы видим, что тогдашний парламент – Верховный Совет – был неработоспособен, недееспособен. Беда была не в том, что потом многих этих депутатов просто купили. От отчаяния человек идет на сделки не только с совестью. И в этом отношении действительно были выражением страны, выражением общества. Никаких претензий к ним нет. Парламент собирался уже в условиях демократической шизофрении, по принципу – кто громче крикнет. И там было очень мало людей, которые были способны принимать на себя ответственность за последствия своих действий. Они не вполне понимали, что они делают. Это была такая паника, бегущая вперед. И самое главное, что они были неработоспособны как орган государственной власти. Мне ужасно это говорить, но это так.
Газета «Известия» тогда вышла с фотографией, как баркашовцы маршируют во внутреннем дворике Дома Советов. И руки их вскинуты в нацистском приветствии. Много лет спустя выяснилось, что это была постановочная фотография. Люди были наивные, люди верили в то, что журналисты хотят как правильно, как лучше. И демократический журналист просто попросил их попозировать. Ребятам не жалко. Они попозировали. За это добродушие, за эту толерантность, простоту их и убивали потом. Потому что люди, которые кричат «хайль!», естественно, никакой симпатии не вызывают. А то, что эта фотография была постановочной, это уже интересно только для историков.
Если бы победили Руцкой и Хасбулатов, мы видели огромное количество честных, прекрасных людей. Мы до сих пор их видим. Надписи по дороге от метро «Краснопресненская» к Дому Советов – «Казачья застава», «Кто не сдался, тот не побежден» - просуществовали больше десяти лет. Надписи на стадионе Красной Пресни, где расстреливали опьяневшие от крови победители. Надписи даже не стирали, это был народный мемориал. Их пытались стереть, но потом они появлялись снова и снова. И просто махнули рукой. Сотрудники Белого дома шли на работу, те, кто попроще, кто ездит на метро, через строй этих надписей. Я думаю, что большинство этих сотрудников сочувствовали не тем, кто убивал, а тем, кого убивали. Но при этом нужно уточнить, что эти хорошие, прекрасные люди поддерживали Руцкого и Хасбулатова.
Руцкой потом руководил Курской областью. Вот как человек, который ходит на ток-шоу, который высказывает свою точку зрения, является экспертом с большим жизненным опытом, Руцкой вызывает у меня огромные симпатии, очень теплые чувства. Человек пострадал и так далее. Но как руководитель государства это была бы катастрофа в силу неспособности к руководству. Он стал вице-президентом страны на этой самой волне – кто громче крикнет. Руководитель должен очень четко понимать, что любое его действие нельзя исправить. Он должен остерегаться резких действий. Это претензия, которую предъявляют к Путину очень часто, что он не совершает резких действий. Но тем не менее, это необходимо для руководителя государства, особенного такого большого разного как Россия. У Руцкого этого, насколько я могу судить, не было. Когда он был губернатором Курской области, когда вы въезжали в Курскую область, то не нужно было никаких указателей. Просто вдоль дорог разом заканчивался весь придорожный бизнес. И потом начинался заново уже на выезде из Курской области.
Безусловно, нынешний губернатор многим кажется хуже, чем тогда Руцкой. Я думаю, что его будут менять. И хотелось бы этого. И хотелось, чтобы замена была адекватной и нормальной. Мы видим некоторое восстановление демократии, когда люди в четырех регионах сказали «нет» навязанным им бессмысленным и враждебным им чиновникам. Тем не менее, если бы Руцкой и Хасбулатов победили, если бы люди, которые защищали свободу и демократию в Доме Советов, победил, совсем не факт, что было бы лучше, чем при Ельцине, Гайдаре и Чубайсе. Мы этого не знаем. Мы знаем только то зло, которое реализовалось, которое свершилось. То зло, которое не реализовалось и не свершилось, мы не знаем. Мы можем только предполагать.
Кто-то говорит, что при Хасбулатове была бы этническая диктатура, и в Москве середины 90-х творилось бы то же самое, что творилось в Грозном в начале 90-х. Может быть. Мы этого не знаем. Но было две развилки. Развилка в 1997-м году, когда выкинули Коржакова, Барсукова, Сосковца и в целом силовиков, когда Чубайс их переиграл, опираясь на Лебедя, относительно этого конфликта, так называемого ГКЧП-2, я могу сказать совершенно точно, что это была трагедия. Потому что, если бы глубоко несимпатичные мне господа силовички, кроме Сосковца, конечно, он хозяйственник, он умничка, но вот эти силовички победили бы людей, которые носили деньги в коробках из-под ксерокса и не видели в этом никакого криминала, и считали, что так и нужно, и считали, что бабло побеждает зло, и создавали олигархию, если бы эти люди были побеждены силовиками, было бы значительно лучше. Не потому что силовики хорошие. Они тоже, наверное, поддались бы всем соблазнам и тоже воровали бы. Но у них не хватило бы финансовой грамотности воровать так изощренно, как воровали либералы после победы Ельцина в 1996 году, когда бюджет был украден фактически весь, и это мы политкорректно до сих пор называем дефолтом.
Развилка 1997 года очевидна. Развилка 1993 года, я считаю, что приход к власти Руцкого и Хасбулатова был бы большей катастрофой, чем сохранение у власти Ельцина. Но, возможно, я просто пытаюсь себя оправдать. Я просто хочу зафиксировать, что в нашей истории, в истории наших семей, в истории нашей жизни, не каких-то наших предков или чужих стран, а нашей собственной личной истории, часто бывает так, что прекрасные, хорошие, чистые люди идут на подвиг и жертвуют своей жизнью ради людей, которые не то что их жизни не заслуживают, а, вообще говоря, и десяти рублей не заслуживают, на мой взгляд. Но это субъективная точка зрения. Я понимаю, что те люди, чьи родственники погибли в Белом доме, кому я искренне сочувствую, чувствую себя виноватым перед ними, им от этого не легче.
Моя история очень проста. Я работал тогда в Администрации Президента. Я работал в Кремле 2 октября, в субботу. Когда я уходил из Кремля, я еще удивился – он был пуст. И на воротах, которые ведут к Кутафьей башне, был открыт люк в мостовой, был вытащен какой-то кран, на нем висел противогаз, стоял солдат в шинели. И у его ног стоял пулемет на сошках. На следующий день другой мой хороший знакомый, который стал игроманом, это большая человеческая трагедия, поэтому я не буду называть его фамилию, убедил Макашова и увел прорыв из Белого дома, который мог пойти штурмовать Кремль. И они взяли бы Кремль в той ситуации. Потому что Кремль был пустой. И не факт, что его кто-то стал бы защищать. Но их увели на Останкино, где произошла чудовищная трагедия. Где погибло тоже много людей. Просто много случайных прохожих погибло.
4 октября моя девушка, которую я тогда любил, пошла просто посмотреть, как стреляют. Когда я об этом узнал, я бросился опрометью ее искать. Она 15-20 минут побыла в толпе, которая глазела на расстрел Белого дома. Рядом с ней убили человека, она все поняла и быстро убежала. Я бегал там почти три часа. Я потом читал, что происходило в тех подворотнях, где я ее искал, через буквально тридцать минут после того, как я проходил эту подворотню, и у меня волосы вставали дыбом. Но дураков бог бережет. Я ее не нашел, ушел оттуда. Мы с друзьями зашли в какую-то обычный советский магазинчик и попросили колбасы. Посмотрев на нас, а это было километрах в трех от Дома Советов, продавщица, еще были советские продавщицы, которые разговаривали через губу, она сопоставила одежду и возраст, спросила: «Мальчики, вам нарезать колбаски?» Она выразила к нам огромное уважение. Она подумала, что мы из Дома Советов. Она подумала, что мы защитники, которые вырвались. Это воспоминания, которые остаются.
Возвращаюсь к исторической значимости этих событий. После этого власть смогла творить все что угодно. Именно после этого наступил 1994 год, который по экономическим последствиям был страшнее 1992-го, потому что в 1992-м сгорели и обесценились доходы, а в 1994 году были уничтожены предприятия. Даже те предприятия, которые успешно вписались в рынок. Их уничтожали целенаправленно. Потому что Россия должна была быть колонией Запада. И это было решение победителей, которые служили Западу. Служили до такой степени, что с крыши американского посольства стреляли фирменные американские неизвестные снайперы в спины солдатам и «Альфе», когда они не захотели идти на штурм Белого дома. И людей реально убивали. Партнеры нынешней российской бюрократии. И до сих пор никто не предъявил американцам счет за это злодеяние, преступление и за эти убийства.
Знаете, что страшнее любых жертв, страшнее любых трагедий, разочарований? Это контуженность своей историей. Нас пытаются завиноватить, нас пытаются заставить каяться за наши прошлые победы. Не только потому что это способ обесценить наши победы. Я имею в виду то хорошее, что есть в нашей истории. Нас пытаются в целом заставить думать только о прошлом. Поэтому, говоря о прошлом, говоря о трагедиях прошлого, никогда их не забывая, мы должны все время думать о будущем. Наше с вами будущее зависит не от того, что было 25 лет назад или 100 лет назад, или 5 млн. лет назад, или что было вчера. Наше будущее зависит от нас сегодняшних. Да, мы сумма нашего прошлого. Но если мы будем думать только о прошлом и будем бесконечно проживать это прошлое, и заниматься только им, у нас никогда не будет будущего. Мы будем жить в прошлом, пока не умрем. Если же мы будем думать о будущем и строить будущее, мы сможем исправить многие ошибки, которые мы допустили в прошлом. Поэтому говорить только о прошлом, даже в такие трагические дни как сейчас, это неправильно.
Переходя к настоящему, натыкаешься все время на последствия того самого прошлого. Потому что у нас очень много умных людей в стране. У нас очень много людей, которые очень тонко, очень чутко фиксируют то, что произошло. Есть такой политолог Алексей Чадаев, он когда-то написал книгу, которая меня просто взбесила – «Путин и его идеология». Человек был тогда еще молодой, он взял официальные высказывания президента и на основании них попытался реконструировать его идеологию, что является грубой методической ошибкой. И я оттянулся на нем по полной программе, совершенно не жалея. Человек работал, человек учился, человек учил других, а это лучший способ учиться самому. Человек изучал реальность. И он написал потрясающую статью – «Политэкономия приморской катастрофы». Он человек, ориентированный на власть. И то, что где-то не прошел губернатор, которого продвигала «Единая Россия», продвигало государство, продвигала Администрация Президента, безусловно, человек, который чувствует себя частью этой власти, может воспринимать как катастрофу. Для него это нормально.
Но он описал совершенно потрясающе, ясно, прозрачно и четко главную проблему сегодняшней России. Это проблема институциональная. Это не повышение НДС, это не удорожание бензина, это не отсутствие контроля за качеством продуктов, это даже не кража у нас пяти лет жизни. Это вещь более глубокая, более страшная, которая порождает все эти бесконечные чудовищные провокации, ошибки и вещи, которые просто иногда делают жизнь в России невыносимой. Он описал разные пласты русской жизни. На самом деле, если вы будете читать классиков, то очень часто вы увидите, что классики описывают пласты, которые не совместимы. И не только при царской России, которая была сословным обществом, прямо и откровенно узаконенным. Даже в нашей стране, даже в Советском Союзе жизнь московских интеллектуалов была несовместима с жизнью крестьян даже в Рязанской области, где еще в конце 60-х годов пахали на лошадях, а газа нет в некоторых местах до сих пор.
Государство всегда старалось учитывать настроения всех слоев общества. Я еще застал сотрудников ЦК КПСС, которые уже были абсолютно беспомощны, не могли сделать ничего, смотрели на меня как на варвара, которым я и был, который их снесет и который ничего не понимает. Но я помню их разговоры. Они больше всего на свете, разрушив потребительский рынок, окунув страну в карточки, сделав невыносимой повседневную жизнь людей, боялись обидеть народ. Они помнили, что от этого бывает революция.
Нынешние чиновники этого не боятся. На их памяти революций не было. За 30 лет национального предательства недовольных они сначала расстреляли в Доме Советов, а сейчас сажают превентивно за лайки, репосты, анекдоты и картинки в социальных сетях. Но реальность в результате этой неадекватности власти, расслоения общества чудовищно усилилась. И возникает простой детский вопрос. Вот Приморский край. Это же самый облагодетельствованный властью край. В него влито столько денег! Может быть, только в Чечню больше влито, чем в Приморский край. В Москву – само собой. Но просто Москва – это деловой центр России и так, благодаря Лужкову, который не позволил осуществить в Москве приватизацию по Чубайсу и этим спас город. Не дал превратиться Москве в город, похожий на Питер, город, о котором говорили «бандитский Петербург» и снимали сериалы «Улицы разбитых фонарей», и все знали, что это про Питер. Так что Москва – самостоятельный, экономический, деловой центр.
А Владивосток таким не является. Там деловые центры находятся сильно к югу от него – в странах Юго-Восточной Азии. И федеральный центр вкладывает в Приморский край огромные деньги. Добился выдающихся результатов. Я был во Владивостоке год, два года назад. И жители Владивостока говорил: мы живем новой жизнью, у нас жизнь стала другой. И при этом люди бегут из Владивостока, в который влиты безумные деньги, буквально сломя голову. Бегут везде. Предпочитают переезжать в Питер, потому что похожий климат и не такой жестокий город как Москва. И ниже этнические проблемы. Но люди бегут. У каждого есть свой конкретный ответ на этот вопрос. Чадаев нашел ответ на этот вопрос в разных слоях жизни, которые никак не связаны друг с другом и никак не учитывают друг друга. И он их описал.
Прежде всего это стратегический уровень управления, где есть глобальная конкуренция, где есть Сирия, где есть Украина, США, стратегический конфликт с НАТО, возвышающийся Китай и очень сложно устанавливающийся баланс между пугающейся его возвышения Японией и Южной Кореей, между американским влиянием. Это уровень геополитики, это уровень стратегии. Там летают «Кинжалы», там существует система «Редут», там есть С-400 как последний довод королей. Там люди летают в космос не чтобы вырастить кристаллы, а чтобы что-то доказать, объяснить или продемонстрировать. Это уровень геополитики. Это уровень стратегической политики. Это уровень высоких и серьезных принципов. Это высший уровень государственного управления, где говорят: а давайте мы сейчас проведем саммит АТЭС во Владивостоке, мы покроем Приморье тонким слоем золота, и все будет хорошо, и мы укрепимся, и люди перестанут бежать с Дальнего Востока. Это один уровень.
Второй уровень, который практически никак с этим первым уровнем не связан, который действует, исходя из других мотиваций, это уровень крупных корпораций – государственных, частных, не важно, - которые допущены к бюджетному пирогу и которые осваивают деньги, выделяемые для решения стратегических задач. Деньги выделяются. Но только ни одну проблему в жизни нельзя решить только деньгами. Говорю это как экономист. Почти ни одну проблему в жизни нельзя решить совсем без денег. И почти ни одну проблему в жизни нельзя решить только деньгами. Так что бабло не побеждает зло. И вообще бабло само по себе ничего не делает.
Уровень федеральных корпораций ориентирован на освоение денег. Да, там делают работу. Иногда делают даже хорошо. Скажем, в Сочи за полгода совершили инженерный подвиг после очень долгого воровства. Но этот федеральный уровень, уровень крупных корпораций, уровень крупняка никак не связан ни с уровнем, который принимает стратегические решения, ни с главным уровнем, где проистекает реальная повседневная жизнь большинства людей. Да, крупная корпорация может поставить завод, и потом мы всей страной по телевизору этим заводом гордимся. Но крупная корпорация не понимает, что этот завод современный, и это значит, что там, где раньше работало три тысячи человек, сейчас работают триста. А остальные – не спившиеся еще и не умершие – ходят вокруг и щелкают зубами. Корпорация это в принципе понимает, она решает связанные с этим социальные, криминальные вопросы. Но это не ее вопрос – построить столько заводов, чтобы людям была работа для всех людей. Потому что для этого нужно выходить из ВТО. Для этого нужно ссориться с Западом. Для этого нужно защищать свои рынки. А это создаст этой самой корпорации неудобства. Потому что она привыкла работать на Западе, жить и отдыхать на Западе. И поэтому ей это не нужно. Потому что как представитель крупного бизнеса она смотрит на Запад, даже если находится под санкциями.
А реальной уровень повседневной жизни очень прост. Приходят москвичи, приходят питерцы, приходят казанцы, приходят чужие, которые забирают себе весь бизнес, которые местный малый бизнес – несовершенный и просто малый – выжигают каленым железом, чтобы не было конкуренции, чтобы все деньги шли в копилку, чтобы обеспечить максимизацию прибыли. Которые оставляют от федеральных программ на месте только загрязнение окружающей среды и самую малую щепоточку налогов. Которые ставят своих руководителей, которые открвенно говорят якобы своим избирателям: ребята, я командировочный, мне плевать, что с вами здесь будет происходить. И люди бегут от этой жизни, и люди ненавидят эту власть, которая их вроде бы облагодетельствует. И вот это даже не порочность, даже не ненависть. Это глубокое презрение к людям. Это глубокое игнорирование их повседневных интересов.
Как когда-то писал Борис Слуцкий про Сталина: «Социализм был выстроен. Поселим в нем людей». А вот сейчас строят непонятно что, но совершенно не интересуются людьми, которым во всем этом предстоит жить. В результате даже Владивосток – город, который преображен, который двумя мостами создан заново, - оказывается глухо оппозиционным, потому что о него вытирают ноги. Даже Москва, которая действительно по-честному похорошела. Но при этом облик Москвы улучшали так, что и москвичей сделали врагами всей России, потому что за безумные деньги с чудовищным распилом, и москвичей сделали врагами этой власти, потому что это делалось, игнорируя интересы москвичей, с презрением к ним.
Счастливо.