«Тела умерших складывали на улице»: из дневника чурапчинского переселенца (часть 2)

Изготовление снастей, 1941-1945 годы. Фото из архива Государственного музея истории и культуры народов Севера им. Е. Ярославского.

Среди пяти тысяч чурапчинцев, отправленных осенью 1942 года на добычу рыбы, были семеро родственников председателя колхоза имени Новгородова Тимофея Гаврильевича Местникова. Только четверым из них довелось вернуться на родину, в том числе 13-летнему Ивану Местникову (продолжение, начало см. здесь).

Почти половину переселенцев оставляли дети и старики. Они не работали, поэтому продуктовую норму не получали. Положение занятых на ловле рыбы было немногим лучше: в месяц на каждого выдавали по 3 кг муки, а вся добытая рыба шла на фронт. Доведенные до отчаяния люди ели сосновую заболонь, подошвы обуви, ремни, ягель, шкуры…

«Мертвецов не успевали хоронить»

После того, как замерзала земля, у переселенцев не было сил хоронить мёртвых. Тела складывали на улице и закапывали только весной.

На глазах маленького Вани умерли две сестренки и дедушка. Вот как он пишет об этом в своем дневнике: «Пока наша семья жила в палатке, младшая сестренка умерла от простуды. В переселении основным занятием стало рыболовство. Осенью занимались подлёдной рыбалкой. Более здоровых мужчин отправили на далёкие озёра и речки. Но из-за отсутствия снастей много переселенцев умерли от холода и голода.

Отец писал нам. 15 марта 1943 года пришла телеграмма о его смерти. Мы все безудержно плакали. Я не очень хорошо знаю, от чего умер отец: некоторые говорили, что простудился и тяжело заболел, другие – что упал с лошади и повредил внутренние органы. Человека, который за ним ухаживал и похоронил, звали Илья Попов по прозвищу Тыппыны. Он ушел из жизни недавно, примерно 10 лет назад, но так и не рассказал, как умер мой отец.

Вся добытая переселенцами рыба предназначалась фронту. Фото из архива Государственного музея истории и культуры народов Севера им. Е. Ярославского.

Жизнь была очень сложной. Не было мяса-рыбы. Норма наша состояла из скольких-нибудь килограмм овсянки и соевой муки из Америки. В муке, пролежавшей, казалось, десятки лет, не было ничего питательного. Когда готовили из неё кашу, образовывалась пена. Люди не могли протянуть на такой норме до следующего месяца. Поэтому было много голодных смертей. Моя сестра Аня простудилась и осенью 1943 года умерла.

Одним из главных работников на погребениях был Дмитрий Новгородов по прозвищу Куhа5ан Миитэрэй – Плохой Дмитрий. Вместе с ним мы жили в самом начале по прибытию в Мэнкэрэ.

Как я сейчас вспоминаю, весной 1943 года Дмитрий очень помог соседям: по ночам он приносил 10-килограммовых щук и угощал ими всех, хотя, если вспомнить, никогда не был рыбаком. Скорее всего, под покровом темноты он снимал рыбу из сетей местных жителей.

Ближе к весне 1943 года мы с матерью очень сильно заболели, еле выкарабкались. У нас был врач по фамилии Охлопков, который спас жизни многих чурапчинцев, и нас в том числе. Помню, он еще очень хорошо играл на скрипке.

Рыбные промыслы, 1941-1945 годы. Фото из архива Государственного музея истории и культуры народов Севера им. Е. Ярославского.

Осенью 1943 года в Мэнкэрэ построили большой длинный барак. Мы поселились там, как и большинство переселенцев.

Зимой 1943-1944 года скончался дедушка Алексей. Перед смертью всё его тело опухло – многие умирали так».

«Это история не только моей семьи»

В 1943 году до руководства ЦК партии дошли сведения о том, какой ценой добывается рыба в Якутии. Положение переселенцев в Кобяйском районе, где была самая тяжелая ситуация, стало предметом изучения правительственной комиссии. В докладной записке по ее итогам указаны «перегибы и ошибочность решения о переселении чурапчинцев без изучения и анализа состояния колхозов и природно-климатических условий районов расселения».

В марте 1944 года обком ВКП(б) удовлетворил ходатайства переселенцев о возвращении из Кобяйского района. Несмотря на то, что им было «рекомендовано» объединяться с колхозами Мегино-Кангаласского и Намского районов, почти все чурапчинцы вернулись в свои аласы. В 1946-м приехать домой разрешили переселенным в Жиганский, а в 1947 году – в Булунский район.

Иван Местников и Софья Собакина (верхний ряд, в центре), 1948 год.

Фото: Из личного архива героя публикации

«В Эдьигээне я закончил 3-4 классы: третий класс отличником, четвертый ударником, - пишет в своем дневнике Иван Тимофеевич. - Сестра Еля закончила 6 класс. 7 класса не было, поэтому один год она не училась.

Все это время моя мать переписывалась с родной сестрой Софьей Собакиной. В 1943 году в Чурапче был хороший, урожайный год. Дела в районе улучшились, а на фронте настало время, когда стало ясно, что война закончится в нашу пользу. У народа поднялся дух, поэтому переселенцы стали всё больше тяготеть к родным местам.

Летом 1944 года мы вернулись домой: я, мама, сестра Еля и бабушка Варвара. Из колхоза имени Новгородова обратно мало семей приехали – основная масса осталась в Мэнкэрэ и Талахтаахе. Поэтому наш колхоз не восстановился, и нам пришлось вступить в колхоз имени Миронова, в 6 км от Чурапчи».

Иван Тимофеевич нашел свое призвание в юриспруденции.

Фото: Из личного архива героя публикации

По возвращению домой Иван Тимофеевич закончил школу и поступил в Чурапчинское педучилище. Отучившись, по распределению уехал в село Казачье Усть-Янского района. Вместе с ним туда отправилась и мать Прасковья Алексеевна, которая жила с сыном до конца своих дней. Вынесшая на своих плечах все тяготы переселения, она больше не вышла замуж и умерла в 1964 году.

Работая учителем начальных классов в местной школе, Иван Тимофеевич познакомился со своей будущей женой Прасковьей Дмитриевной. У них родились трое детей: Михаил, Елена и Иван.

Однако делом всей жизни педагогика не стала. Уехав из Усть-Янья, Иван Тимофеевич поступил в Свердловский юридический институт и после его окончания посвятил себя юриспруденции.

Воспоминания о годах переселения он написал в 1973 году. Попав в больницу с аппендицитом, был вынужден там задержаться – после операции начались осложнения. И взялся за мемуары.

Иван Тимофеевич (слева) увлекался спортом и фотографией и приобщил к этому старшего сына.

Фото: Из личного архива героя публикации

- Отец рассказывал нам о переселении, но в подробности не вдавался. Многое я узнал только из его дневника. Он очень горевал, что, когда вернулись в Чурапчу, их дом стоял пустой – за два года всё пропало... Он был очень хорошим, добрым, открытым человеком. Родственники до сих пор вспоминают, что отец всегда им помогал, делился, что-то дарил. Его отличала большая тяга к жизни: будучи самоучкой, хорошо играл на гармошке и баяне, участвовал в соревнованиях по лыжным гонкам, увлекался фотографией. И меня к этому приобщил. Отец умер в 1994 году после продолжительной болезни, так и не успев воспользоваться льготами, которые только-только начали давать переселенцам. После его смерти дневник отдали мне, как старшему сыну. Прежде, кроме родных, эти записи никто не видел. Как-то представитель одной газеты, узнав о дневнике, просил разрешения на публикацию, но тогда я не решился. А сейчас понял – это история не только моей семьи, но и целого района, поэтому записки отца должны прочесть другие люди, земляки, - говорит Михаил Местников.

Воспоминания из дневника И.Т.Местникова ранее не публиковались.

Фото: Нинель ГУСЕВА

Путешественник со стажем, объехавший почти всю Якутию, Михаил прежде не бывал в Мэнкэрэ. В ближайшие год-два хочет туда съездить: посмотреть на места, где его родные прожили те страшные два года, походить по этой земле.

Признали «ошибкой» спустя полвека

До середины 1980-х о чурапчинских переселенцах мало кто знал: о них не писали в газетах, их история передавалась из уст в уста. Большинство непосредственных участников тех событий не дожили до дня, когда их отправку на Север официально признали «ошибкой». Потому что это случилось почти полвека спустя, в 1991 году.

На чурапчинских переселенцев были распространены льготы труженикам тыла. Еще год спустя они получили официальный статус – «жертвы переселения». К этой категории были отнесены как сами переселенцы, так и дети, родившиеся в местах переселения с 1942 по 1947 год.

Чтобы память жила, в Чурапче есть свой Мамаев курган. Десятиметровый рукотворный холм, на вершине которого стоит памятник «Мать и дитя». К нему ведёт 41 ступень – по числу переселенных колхозов...

Монумент "Мать и дитя" установлен в Чурапче в память о жертвах переселения. Фото: News.Ykt.Ru.

19 сентября – день, когда из Нижнего Бестяха на север отплыли первые баржи, – в Чурапчинском районе официально объявлен Днём скорби.

Перевод с якутского – Виктория Алексеева.

СПРАВКА КП

«Одна рыба стоит смерти одного немца»

За годы войны из Якутии на фронт было отправлено 2 млн тонн рыбы. Для сравнения: в 2018 году официально учтенный вылов рыбы в республике составил 5757 тонн.

Снабжение фронта шло под лозунгами: «Только сытый солдат может победить фашиста», «Одна рыба стоит смерти одного немца».

При этом у переселенцев не было опыта в рыбном промысле. Поэтому, чтобы осилить однодневную норму, им приходилось работать сутками.

А В ЭТО ВРЕМЯ

«Непреходящая скорбь народа»

В Якутии на средства гранта президента РФ «Пока жива память», посвященного 75-летию Победы, снимут документальный фильм о трагедии Чурапчинского переселения. Авторы проекта «Непреходящая скорбь народа» – ассоциация женщин-автолюбителей Якутии.

- Идею подали дети чурапчинских переселенцев. В республике пока нет качественного, профессионально смонтированного фильма о том, как наши предки трудились в тылу в годы Великой Отечественной. Многие чурапчинцы много лет хотели такой фильм, и благодаря Фонду президентских грантов он будет, - отметила директор ассоциации Лена Баишева.

Бюджет картины – 5,6 млн рублей. Участие в съемках примут около четырех тысяч человек. Завершить создание фильма планируется к концу 2020 года.